Эх, побольше бы таких...
01.01.2014 в 19:09
Пишет Mass Effect Secret Santa:Подарок для Arona
Подарок для: Arona
Формат: фанфик
Название: На границе со станцией «Омега» неприлично числить за собой одних турианцев
Категория: джен
Персонажи: НМП, бойцы «Цербера», упоминается м!Шепард
Рейтинг: R
Жанр: джен
Краткое содержание: капитану Солу кажется, что он совершил большую ошибку.
Размер: мини, 2432 слова
— Sic transit gloria mundi, — задумчиво сказал Сол. — Так проходит земная слава.
— Откуда это? — удивился Донни.
— Какая разница? Откуда-то — я не помню. Может быть из книжки. Или в Академии когда нам лекции читали... — Сол нахмурился. Когда он хмурился, то чувствовал имплантат в переносице.
Солу не нравилось то, что с ним происходило; то, что происходило с ними со всеми. Кибернетика кибернетикой, но в последнее время ему настойчиво казалось, будто бы у него в голове кто-то есть. Кто-то, кроме него самого.
Тот, кто отдавал ему приказы.
Это волновало Сола значительно сильнее, чем расплывшаяся татуировка с символом ВКС, которая красовалась у него на плече.
Татуировку делал турианец на Цитадели. Турианец обещал, что она не поблекнет со временем и ее совсем не нужно будет обновлять.
— Новые краски, мужик, — оживленно объяснял он через автопереводчик. — Сейчас не двадцать первый век, раз забью — и на всю оставшуюся жизнь.
— Ну окей, — неохотно согласился Сол.
Но дело было не в мастере и даже не в красках: на руках после очередной операции выступили белые пятна, такие же пятна выступили на щеках (после того, как они запали), побелели веки, губы, уши, кончики пальцев, словно кожа начала стремительно терять пигмент. А что не побелело, то посерело, из-за чего татуировка на плече выцвела, став похожей на бледную голограмму, передаваемую по общественному каналу экстранета.
Солу хотелось обновить татуировку, в последние дни эта мысль стала невыносимо навязчивой. Ему казалось, что он обязательно должен ее обновить, так, как даже сражаться от залов Монтесумы до берегов Триполи, как пелось в старинном гимне космодесантников никогда должен не был. Но с тех пор, как начались первые имплантации с базы их выпускали только на задания.
Кинетические щиты станции поднимались два раза: чтобы выпустить отряд, и чтобы впустить его обратно.
Когда Сол попробовал возмущаться, ему тут же сунули голокопию контракта, подсветив пункты в которых он соглашался со всеми перечисленными мерами и даже давал разрешение на проведение экспериментов. Сол скрипнул зубами, — говорила ему серж, что когда подписываешь важные бумаги, читать нужно все, даже то, что написано мелким шрифтом — но так и не смог вспомнить, когда это разрешил уложить себя на операционный стол.
— Ничего я не подписывал, — возмутился Сол. Возмущаться оказалось тяжело, как бегать по горло в ледяной воде. Когда он возражал законнику, его мысли становились вялыми, язык заплетался и в конце концов Сол поймал себя на мысли, что ему все равно. Ну операции и операции.
«Операции дают особые возможности», — он не слышал, кто это сказал, казалось, голос звучал у него в голове.
— Иди в жопу, — хмуро посоветовал ему Сол.
— Вы ко мне обращаетесь? — удивился законник. Законник сидел в модном стальном кресле, а за его спиной стоял доктор Мендоза со своим длинным сочувствующим лицом. Себе-то доктор имплантаты не ставил, только оперировал.
«Врачи — они все такие. Только кромсать горазды», — зло подумал Сол, но довести до конца мысль не успел: в виски ему словно вогнали по раскаленной игле. От этого у него мгновенно скрутило желудок, а к горлу подступила тошнота.
— Нет, я сам с собой разговариваю, — огрызнулся Сол, мгновенно раздражаясь. От боли он потерял нить разговора и хотел только одного: сбежать из этой проклятой комнаты. — Старая привычка. Я все понял. Разрешите идти?
— Разрешаю, — Мендоза вклинился прежде, чем законник успел открыть рот. В его темных испанских глазах стояла грусть всего прогрессивного человечества, которое очень огорчало скудоумие некоторых отдельных военных чинов.
Сол бодро встал из кресла, иронически отдал честь, а когда вышел из кабинета, его выполоскало прямо в мусорное ведро. Ему повезло — кроме него в приемной никого больше не было, но Сол не был уверен насчет камер. Наскоро забросав голубоватую слизь, которой его вырвало, рекламными проспектами об отдыхе в зимних санаториях, Сол утрамбовал корзину ногой и похромал из кабинета, держась а живот.
Если бы Сол знал, что делать и куда идти, он бы наверное дезертировал. Он всегда был здоров как бык и приступы болей и тошноты, начинавшиеся всякий раз, когда он пытался проявить неповиновение, его здорово нервировали. Но в голове у него все перемешалось и он с трудом соображал, где находится. Только ездил на миссии, как робот, на всякие высадки, командовал кем-то — а потом приходил в себя лежащим на кровати в своей комнате. Был ли это побочный эффект приступов, начавшихся после имплантаций, или таблетки с инъекциями сделали свое дело, Сол не знал. Возможно, и то, и другое, но какая теперь разница?
Сол пытался было отказаться от инъекций, но приступы накатили с новой силой и он приполз в медблок умолять об уколе. Пробовал отказаться от таблеток — но без нано-стимуляторов, заключенных в них, имплантаты могли убить его изнутри, как объяснил доктор Мендоза. Объяснил — и протянул горсть голубых и оранжевых капсул, наполненных маленькими серыми гранулами. Недоверчиво на него посмотрев, Сол взял парочку и проглотил, запив водой из стакана, предложенного ассистентом.
После возобновления курса ему стало лучше, но Сол знал, что это все ненадолго. Но чем больше он пил таблеток, тем меньше решений мог принимать самостоятельно, как будто бы эти рыжие и голубые капсулы закладывали в него какой-то жуткий алгоритм, который Сол должен был выполнить даже ценой собственной жизни.
Когда Мендоза во время осмотра спрашивал Сола о верности идеалам «Цербера», Сол отвечал нудно и монотонно, как будто бы кто-то заставил его выучить постулаты из агиток наизусть. Он бубнил какие-то глупости, которым забивали головы новобранцам, и слышал собственный голос издалека, словно сквозь подушку. В краткие минуты просветления Сол хохотал, а потом кашлял, сплевывая пузырящуюся голубую слюну. Тогда Мендоза с ассистентом делали ему еще инъекций: после них Сол затихал и снова начинал говорить, как по-писаному.
Если бы Сол мог говорить за себя, как раньше, — как всегда — он бы усмехнулся, прищурившись. А потом признался бы, что пришел в «Цербер» не потому, что верил в «их общее дело», а потому, что верил в справедливость.
СМИ считали, что в «Цербере» служат одни только оголтелые фанатики, готовые на все, лишь бы доказать «превосходство человеческой расы». Это было не совсем так: начать стоило с того, что в «Цербере» неплохо платили — уж всяко лучше, чем в Альянсе — и отношение к солдатам было совсем другое. «Цербер» понимал разницу между элитными штурмовиками и простыми пехотинцами, но даже пехотинцев никогда не использовал как пушечное мясо и не бросал подыхать в разоренных колониях.
Кроме того, «Цербер», он... У «Цербера» была цель, и не мутная, а вполне конкретная, почти осязаемая. Они не предлагали, как в ВКС: «хэй, а давайте лизать задницы пришельцам в надежде, что когда-нибудь они поймут, какие мы отличные ребята». «Цербер» не пытался заслужить одобрение, он заставлял себя уважать. Это Солу нравилось. Не то чтобы он прямо так блевал дальше, чем видел, ото всяких там азарей с турианцами, но никогда не понимал лишних политесов.
Нельзя упросить себя уважать. Уважать себя можно только заставить.
Сол заставил своих солдат себя уважать, когда показал себя хорошим командиром. Когда поднял дисциплину и дал понять, чего не потерпит в своем отряде. Когда вытаскивал своих людей из самого пекла. Он не разносил крекеры с мягким декстро-аминокислотным сыром, как официанты на приеме с турианскими офицерами, и не болтал о том, как здорово бы им всем было подружиться. Он делал свое дело и делал его хорошо, тем самым не оставив отряду выбора — они зауважали своего капитана.
Как будто бы инъекций, приступов и тумана в голове было мало, Сол начал слышать голоса. К тому, что услышал в кабинете доктора Мендозы, одному-единственному, он быстро привык — тот был до смешного похож на его внутренний голос и иногда Сол даже их путал. К другим привыкнуть было гораздо сложнее.
Когда Сол ложился в кровать и закрывал глаза, у него в голове начиналось включение по всем частотам. Он слышал, как ребята в столовой обсуждают ужин, в комнате отдыха кто-то читает, — про себя, а не вслух, но Сол все равно слышал каждое слово — как Донни дерет девочку-фантомку и бормочет ей на ухо о своем улучшенном члене.
Слышал, как доктор Мендоза вызывает на рабочий стол медицинскую карту, помеченную голомаркером «капитан Соломон Кифи» и качает головой, говорит кому-то: «Слишком уж у него сильная воля. Я не уверен, что получится».
Когда Сол открывал глаза и встряхивал головой, «вещание» прекращалось. Когда закрывал и снова пытался заснуть, оно начиналось снова.
Сол ни с кем не мог поговорить о происходящем, ведь кроме команды врачей под руководством доктора Мендозы за ними присматривали еще и психологи. Если бы штатный мозгоправ узнал о том, что твориться у Сола в голове, он бы вычеркнул его из проекта, а этого Сол позволить не мог (на всех и так произвели впечатление его разговоры с самим собой и голубая блевотина в мусорной корзине), как бы ни боялся последствий. Куда он пойдет, что будет делать? Сол даже не знал, что именно в него такого навживляли, он не был уверен, что выживет без медицинской поддержки. Эх, как он жалел, что не ушел, когда начались первые операции! Но тогда ему казалось, что пара имплантатов — это ничего. Теперь имплантатов была не пара: все тело Сола было напичкано электроникой, а в голове у него творилось черти-что, и он, изрезанный, исковерканный, напичканный проводами и микрочипами суперсолдат сидел в «Цербере», как пес на цепи.
Как этот самый Цербер в аду, с одной только разницей — голова у капитана Сола была всего одна. Пока.
Сол хмуро посмотрел на Донни. Донни снял шлем: из уха у него сочилась какая-то синяя дрянь, а на шее взбухали провода. Оба его глаза были заменены кибернетическими протезами, но этого он сам захотел, всегда бредил высокими технологиями.
— Знаешь, что? — спросил Донни, почувствовав пристальный, немного брезгливый взгляд Сола.
— И что? — спросил Сол. Транспортник вез их на Менае. На Менае турианцы сражались со Жнецами и где-то там, судя по последней информации, дрался капитан Шепард. Сол намеренно пропустил время приема таблеток и жадно осваивался в собственной голове, в которой наконец-то оказался совсем один. Он знал, что ему придется дорого за это заплатить, но сейчас ему нужно было подумать и подумать как следует.
Еще раз посмотрев на Донни — с его шелушащейся кожей, белыми пятнами под серебристыми глазами и двумя трубками под нижней губой, Сол с тоской вспомнил, что в свое время — лет семь назад, может, больше, может, меньше — они с Шепардом сидели в баре и пытались понять, как жить дальше.
«Я в этой помойной яме не останусь, — решительно сказал Сол, опрокинув рюмку бренди. — ВКС облажались по полной. Они прислали подкрепление уже после того, как молотильщики размазали нас по колонии. В прямом смысле. Ты видел, что осталось от дока?».
«Видел. Но увольняться не вижу смысла, — ответил Шепард. — Мы солдаты, мы знали, на что шли: мы убиваем, нас убивают. Это жизнь».
«Смотря за какие деньги».
«Деньги не имеют смысла...»
«Только вот не строй сейчас из себя идеалиста, — Сол демонстративно хлопнул рюмкой о стойку. Бренди Шепарда расплескался. — Деньги решают все».
Шепард оскалился в ответ:
«Я не договорил. Деньги не имеют смысла, если к ним нет никаких гарантий. Альянс предлагает медпакет, страховку, пенсию и кучу всяких услуг. Да, в банде — в Светилах, в Затмении — кредитов можно срубить больше и быстрее, но случись что — и ты останешься обгорелым трупом в сточной канаве. Никто не будет по тебе плакать или искать твои останки, чтобы передать директору детского дома за неимением толстой сопливой мамочки».
«Наемничество — дело такое. Но есть еще кое-кто кроме Альянса, кто может предложить сходные условия... за лучшую плату», — Сол смотрел на Шепа исподлобья.
«Я знаю, о ком ты говоришь. Они экстремисты. И однажды Альянс их прихлопнет, как любых других экстремистов — тебе ли не знать».
«Я ничего такого не говорил, — напомнил Сол. — Имен не называл, паролей с явками тоже. Ты сам все сказал».
«Да брось, думаешь я за тобой на инструментрон записываю, — Шепард развел руками и хлопнул себя по коленям. — Ты хороший парень, Сол. Только ставишь не на ту лошадку. Помяни мое слово, года через три в Альянсе меня будет знать каждая собака».
«Так уж и будет», — скептически хмыкнул Сол.
«Будет, — кивнул Шепард. — Я пришел сюда карьеру делать. И сделаю, чего бы мне это не стоило. И вот когда сделаю, мне потребуются надежные люди... вроде тебя».
«Это все пока только слова, — Сол покачал головой. — Я знаю, ты пробивной, и шансы у тебя есть, пусть и не особо большие. Но иногда в жизни наступает момент, когда каждый — сам за себя».
«Понимаю, — Шепард выпрямился на табуретке. — Уважаю. Но предупреждаю: перейдешь мне дорогу — пристрелю как бешеного варрена».
«То же, — Сол облокотился на барную стойку и посмотрел Шепарду в глаза, — я могу обещать и тебе».
Тогда Солу казалось, что он принял единственно верное решение. Сол не сомневался в нем даже тогда, когда Шепард прославился на всю Галактику как спаситель «Цитадели», остановивший Сарена с его армией синтетиков. А уж когда «Цербер» воскресил Шепа, Сол и вовсе загордился — это не он, а Шепард выбрал неправильную сторону и — смотри-ка! — жизнь все расставила по своим местам. Но теперь, глядя на Донни, на ребят, на собственное отражение в шлеме, Сол думал, что в чем-то очень-очень сильно просчитался.
Если бы он только мог все вернуть и переиграть. Если бы он только мог...
Где-то вдалеке дала оглушительный залп башня ПВО. Маленький церберовский транспорт был оснащен самой современной системой маскировки и вряд ли их смогли бы засечь, успокоил себя Сол. Но даже если бы и засекли — сейчас костемордым было не до них: они теряли Палавен.
— Не все одобряют улучшения, — начал Донни негромким, безынтонационным голосом. — Но они делают человеческую расу сильнее. Более приспособляемой, более жизнеспособной.
— Ага.
Девочка-фантомка, с которой Донни трахался, недавно умерла на операционном столе. Всем сообщили, что отряд фантомов погиб в бою, но во время одного из «прямых включений» с офисом доктора Мендозы Сол слышал, как медики обсуждали ее смерть. Он не знал, насколько может верить слуховым галлюцинациям, но гибель сразу восьми фантомов была темной историей и ее изо всех сил старались замять.
Интересно, Донни ее вспоминал, свою фантомку?
— Ты пока не понимаешь. — убежденно заключил Донни. Его губы тронула странная, отсутствующая полуулыбка. — Но скоро поймешь.
Сол стало очень жутко: так жутко, что во рту пересохло. Он облизнулся и напряженно спросил:
— Что именно я не понимаю, Дон?
— Что на границе со станцией «Омега» неприлично числить за собой одних турианцев, — хмыкнул Донни, надевая шлем. Шлем присоединился к воротнику с сухим щелчком.
«Чего?» — не сразу понял Сол, тоже одевая шлем. Двери транспортника открылись и штурмовики принялись прыгать вниз, включая репульсоры для смягчения посадки. Сол, как обычно, шел последним.
Уже внизу, на безжизненной серой земле, с которой так и норовила сравняться цветом его кожа, Сол вяло хохотнул.
Донни и правда смешно придумал.
URL записиПодарок для: Arona
Формат: фанфик
Название: На границе со станцией «Омега» неприлично числить за собой одних турианцев
Категория: джен
Персонажи: НМП, бойцы «Цербера», упоминается м!Шепард
Рейтинг: R
Жанр: джен
Краткое содержание: капитану Солу кажется, что он совершил большую ошибку.
Размер: мини, 2432 слова
— Sic transit gloria mundi, — задумчиво сказал Сол. — Так проходит земная слава.
— Откуда это? — удивился Донни.
— Какая разница? Откуда-то — я не помню. Может быть из книжки. Или в Академии когда нам лекции читали... — Сол нахмурился. Когда он хмурился, то чувствовал имплантат в переносице.
Солу не нравилось то, что с ним происходило; то, что происходило с ними со всеми. Кибернетика кибернетикой, но в последнее время ему настойчиво казалось, будто бы у него в голове кто-то есть. Кто-то, кроме него самого.
Тот, кто отдавал ему приказы.
Это волновало Сола значительно сильнее, чем расплывшаяся татуировка с символом ВКС, которая красовалась у него на плече.
Татуировку делал турианец на Цитадели. Турианец обещал, что она не поблекнет со временем и ее совсем не нужно будет обновлять.
— Новые краски, мужик, — оживленно объяснял он через автопереводчик. — Сейчас не двадцать первый век, раз забью — и на всю оставшуюся жизнь.
— Ну окей, — неохотно согласился Сол.
Но дело было не в мастере и даже не в красках: на руках после очередной операции выступили белые пятна, такие же пятна выступили на щеках (после того, как они запали), побелели веки, губы, уши, кончики пальцев, словно кожа начала стремительно терять пигмент. А что не побелело, то посерело, из-за чего татуировка на плече выцвела, став похожей на бледную голограмму, передаваемую по общественному каналу экстранета.
Солу хотелось обновить татуировку, в последние дни эта мысль стала невыносимо навязчивой. Ему казалось, что он обязательно должен ее обновить, так, как даже сражаться от залов Монтесумы до берегов Триполи, как пелось в старинном гимне космодесантников никогда должен не был. Но с тех пор, как начались первые имплантации с базы их выпускали только на задания.
Кинетические щиты станции поднимались два раза: чтобы выпустить отряд, и чтобы впустить его обратно.
Когда Сол попробовал возмущаться, ему тут же сунули голокопию контракта, подсветив пункты в которых он соглашался со всеми перечисленными мерами и даже давал разрешение на проведение экспериментов. Сол скрипнул зубами, — говорила ему серж, что когда подписываешь важные бумаги, читать нужно все, даже то, что написано мелким шрифтом — но так и не смог вспомнить, когда это разрешил уложить себя на операционный стол.
— Ничего я не подписывал, — возмутился Сол. Возмущаться оказалось тяжело, как бегать по горло в ледяной воде. Когда он возражал законнику, его мысли становились вялыми, язык заплетался и в конце концов Сол поймал себя на мысли, что ему все равно. Ну операции и операции.
«Операции дают особые возможности», — он не слышал, кто это сказал, казалось, голос звучал у него в голове.
— Иди в жопу, — хмуро посоветовал ему Сол.
— Вы ко мне обращаетесь? — удивился законник. Законник сидел в модном стальном кресле, а за его спиной стоял доктор Мендоза со своим длинным сочувствующим лицом. Себе-то доктор имплантаты не ставил, только оперировал.
«Врачи — они все такие. Только кромсать горазды», — зло подумал Сол, но довести до конца мысль не успел: в виски ему словно вогнали по раскаленной игле. От этого у него мгновенно скрутило желудок, а к горлу подступила тошнота.
— Нет, я сам с собой разговариваю, — огрызнулся Сол, мгновенно раздражаясь. От боли он потерял нить разговора и хотел только одного: сбежать из этой проклятой комнаты. — Старая привычка. Я все понял. Разрешите идти?
— Разрешаю, — Мендоза вклинился прежде, чем законник успел открыть рот. В его темных испанских глазах стояла грусть всего прогрессивного человечества, которое очень огорчало скудоумие некоторых отдельных военных чинов.
Сол бодро встал из кресла, иронически отдал честь, а когда вышел из кабинета, его выполоскало прямо в мусорное ведро. Ему повезло — кроме него в приемной никого больше не было, но Сол не был уверен насчет камер. Наскоро забросав голубоватую слизь, которой его вырвало, рекламными проспектами об отдыхе в зимних санаториях, Сол утрамбовал корзину ногой и похромал из кабинета, держась а живот.
Если бы Сол знал, что делать и куда идти, он бы наверное дезертировал. Он всегда был здоров как бык и приступы болей и тошноты, начинавшиеся всякий раз, когда он пытался проявить неповиновение, его здорово нервировали. Но в голове у него все перемешалось и он с трудом соображал, где находится. Только ездил на миссии, как робот, на всякие высадки, командовал кем-то — а потом приходил в себя лежащим на кровати в своей комнате. Был ли это побочный эффект приступов, начавшихся после имплантаций, или таблетки с инъекциями сделали свое дело, Сол не знал. Возможно, и то, и другое, но какая теперь разница?
Сол пытался было отказаться от инъекций, но приступы накатили с новой силой и он приполз в медблок умолять об уколе. Пробовал отказаться от таблеток — но без нано-стимуляторов, заключенных в них, имплантаты могли убить его изнутри, как объяснил доктор Мендоза. Объяснил — и протянул горсть голубых и оранжевых капсул, наполненных маленькими серыми гранулами. Недоверчиво на него посмотрев, Сол взял парочку и проглотил, запив водой из стакана, предложенного ассистентом.
После возобновления курса ему стало лучше, но Сол знал, что это все ненадолго. Но чем больше он пил таблеток, тем меньше решений мог принимать самостоятельно, как будто бы эти рыжие и голубые капсулы закладывали в него какой-то жуткий алгоритм, который Сол должен был выполнить даже ценой собственной жизни.
Когда Мендоза во время осмотра спрашивал Сола о верности идеалам «Цербера», Сол отвечал нудно и монотонно, как будто бы кто-то заставил его выучить постулаты из агиток наизусть. Он бубнил какие-то глупости, которым забивали головы новобранцам, и слышал собственный голос издалека, словно сквозь подушку. В краткие минуты просветления Сол хохотал, а потом кашлял, сплевывая пузырящуюся голубую слюну. Тогда Мендоза с ассистентом делали ему еще инъекций: после них Сол затихал и снова начинал говорить, как по-писаному.
Если бы Сол мог говорить за себя, как раньше, — как всегда — он бы усмехнулся, прищурившись. А потом признался бы, что пришел в «Цербер» не потому, что верил в «их общее дело», а потому, что верил в справедливость.
СМИ считали, что в «Цербере» служат одни только оголтелые фанатики, готовые на все, лишь бы доказать «превосходство человеческой расы». Это было не совсем так: начать стоило с того, что в «Цербере» неплохо платили — уж всяко лучше, чем в Альянсе — и отношение к солдатам было совсем другое. «Цербер» понимал разницу между элитными штурмовиками и простыми пехотинцами, но даже пехотинцев никогда не использовал как пушечное мясо и не бросал подыхать в разоренных колониях.
Кроме того, «Цербер», он... У «Цербера» была цель, и не мутная, а вполне конкретная, почти осязаемая. Они не предлагали, как в ВКС: «хэй, а давайте лизать задницы пришельцам в надежде, что когда-нибудь они поймут, какие мы отличные ребята». «Цербер» не пытался заслужить одобрение, он заставлял себя уважать. Это Солу нравилось. Не то чтобы он прямо так блевал дальше, чем видел, ото всяких там азарей с турианцами, но никогда не понимал лишних политесов.
Нельзя упросить себя уважать. Уважать себя можно только заставить.
Сол заставил своих солдат себя уважать, когда показал себя хорошим командиром. Когда поднял дисциплину и дал понять, чего не потерпит в своем отряде. Когда вытаскивал своих людей из самого пекла. Он не разносил крекеры с мягким декстро-аминокислотным сыром, как официанты на приеме с турианскими офицерами, и не болтал о том, как здорово бы им всем было подружиться. Он делал свое дело и делал его хорошо, тем самым не оставив отряду выбора — они зауважали своего капитана.
Как будто бы инъекций, приступов и тумана в голове было мало, Сол начал слышать голоса. К тому, что услышал в кабинете доктора Мендозы, одному-единственному, он быстро привык — тот был до смешного похож на его внутренний голос и иногда Сол даже их путал. К другим привыкнуть было гораздо сложнее.
Когда Сол ложился в кровать и закрывал глаза, у него в голове начиналось включение по всем частотам. Он слышал, как ребята в столовой обсуждают ужин, в комнате отдыха кто-то читает, — про себя, а не вслух, но Сол все равно слышал каждое слово — как Донни дерет девочку-фантомку и бормочет ей на ухо о своем улучшенном члене.
Слышал, как доктор Мендоза вызывает на рабочий стол медицинскую карту, помеченную голомаркером «капитан Соломон Кифи» и качает головой, говорит кому-то: «Слишком уж у него сильная воля. Я не уверен, что получится».
Когда Сол открывал глаза и встряхивал головой, «вещание» прекращалось. Когда закрывал и снова пытался заснуть, оно начиналось снова.
Сол ни с кем не мог поговорить о происходящем, ведь кроме команды врачей под руководством доктора Мендозы за ними присматривали еще и психологи. Если бы штатный мозгоправ узнал о том, что твориться у Сола в голове, он бы вычеркнул его из проекта, а этого Сол позволить не мог (на всех и так произвели впечатление его разговоры с самим собой и голубая блевотина в мусорной корзине), как бы ни боялся последствий. Куда он пойдет, что будет делать? Сол даже не знал, что именно в него такого навживляли, он не был уверен, что выживет без медицинской поддержки. Эх, как он жалел, что не ушел, когда начались первые операции! Но тогда ему казалось, что пара имплантатов — это ничего. Теперь имплантатов была не пара: все тело Сола было напичкано электроникой, а в голове у него творилось черти-что, и он, изрезанный, исковерканный, напичканный проводами и микрочипами суперсолдат сидел в «Цербере», как пес на цепи.
Как этот самый Цербер в аду, с одной только разницей — голова у капитана Сола была всего одна. Пока.
Сол хмуро посмотрел на Донни. Донни снял шлем: из уха у него сочилась какая-то синяя дрянь, а на шее взбухали провода. Оба его глаза были заменены кибернетическими протезами, но этого он сам захотел, всегда бредил высокими технологиями.
— Знаешь, что? — спросил Донни, почувствовав пристальный, немного брезгливый взгляд Сола.
— И что? — спросил Сол. Транспортник вез их на Менае. На Менае турианцы сражались со Жнецами и где-то там, судя по последней информации, дрался капитан Шепард. Сол намеренно пропустил время приема таблеток и жадно осваивался в собственной голове, в которой наконец-то оказался совсем один. Он знал, что ему придется дорого за это заплатить, но сейчас ему нужно было подумать и подумать как следует.
Еще раз посмотрев на Донни — с его шелушащейся кожей, белыми пятнами под серебристыми глазами и двумя трубками под нижней губой, Сол с тоской вспомнил, что в свое время — лет семь назад, может, больше, может, меньше — они с Шепардом сидели в баре и пытались понять, как жить дальше.
«Я в этой помойной яме не останусь, — решительно сказал Сол, опрокинув рюмку бренди. — ВКС облажались по полной. Они прислали подкрепление уже после того, как молотильщики размазали нас по колонии. В прямом смысле. Ты видел, что осталось от дока?».
«Видел. Но увольняться не вижу смысла, — ответил Шепард. — Мы солдаты, мы знали, на что шли: мы убиваем, нас убивают. Это жизнь».
«Смотря за какие деньги».
«Деньги не имеют смысла...»
«Только вот не строй сейчас из себя идеалиста, — Сол демонстративно хлопнул рюмкой о стойку. Бренди Шепарда расплескался. — Деньги решают все».
Шепард оскалился в ответ:
«Я не договорил. Деньги не имеют смысла, если к ним нет никаких гарантий. Альянс предлагает медпакет, страховку, пенсию и кучу всяких услуг. Да, в банде — в Светилах, в Затмении — кредитов можно срубить больше и быстрее, но случись что — и ты останешься обгорелым трупом в сточной канаве. Никто не будет по тебе плакать или искать твои останки, чтобы передать директору детского дома за неимением толстой сопливой мамочки».
«Наемничество — дело такое. Но есть еще кое-кто кроме Альянса, кто может предложить сходные условия... за лучшую плату», — Сол смотрел на Шепа исподлобья.
«Я знаю, о ком ты говоришь. Они экстремисты. И однажды Альянс их прихлопнет, как любых других экстремистов — тебе ли не знать».
«Я ничего такого не говорил, — напомнил Сол. — Имен не называл, паролей с явками тоже. Ты сам все сказал».
«Да брось, думаешь я за тобой на инструментрон записываю, — Шепард развел руками и хлопнул себя по коленям. — Ты хороший парень, Сол. Только ставишь не на ту лошадку. Помяни мое слово, года через три в Альянсе меня будет знать каждая собака».
«Так уж и будет», — скептически хмыкнул Сол.
«Будет, — кивнул Шепард. — Я пришел сюда карьеру делать. И сделаю, чего бы мне это не стоило. И вот когда сделаю, мне потребуются надежные люди... вроде тебя».
«Это все пока только слова, — Сол покачал головой. — Я знаю, ты пробивной, и шансы у тебя есть, пусть и не особо большие. Но иногда в жизни наступает момент, когда каждый — сам за себя».
«Понимаю, — Шепард выпрямился на табуретке. — Уважаю. Но предупреждаю: перейдешь мне дорогу — пристрелю как бешеного варрена».
«То же, — Сол облокотился на барную стойку и посмотрел Шепарду в глаза, — я могу обещать и тебе».
Тогда Солу казалось, что он принял единственно верное решение. Сол не сомневался в нем даже тогда, когда Шепард прославился на всю Галактику как спаситель «Цитадели», остановивший Сарена с его армией синтетиков. А уж когда «Цербер» воскресил Шепа, Сол и вовсе загордился — это не он, а Шепард выбрал неправильную сторону и — смотри-ка! — жизнь все расставила по своим местам. Но теперь, глядя на Донни, на ребят, на собственное отражение в шлеме, Сол думал, что в чем-то очень-очень сильно просчитался.
Если бы он только мог все вернуть и переиграть. Если бы он только мог...
Где-то вдалеке дала оглушительный залп башня ПВО. Маленький церберовский транспорт был оснащен самой современной системой маскировки и вряд ли их смогли бы засечь, успокоил себя Сол. Но даже если бы и засекли — сейчас костемордым было не до них: они теряли Палавен.
— Не все одобряют улучшения, — начал Донни негромким, безынтонационным голосом. — Но они делают человеческую расу сильнее. Более приспособляемой, более жизнеспособной.
— Ага.
Девочка-фантомка, с которой Донни трахался, недавно умерла на операционном столе. Всем сообщили, что отряд фантомов погиб в бою, но во время одного из «прямых включений» с офисом доктора Мендозы Сол слышал, как медики обсуждали ее смерть. Он не знал, насколько может верить слуховым галлюцинациям, но гибель сразу восьми фантомов была темной историей и ее изо всех сил старались замять.
Интересно, Донни ее вспоминал, свою фантомку?
— Ты пока не понимаешь. — убежденно заключил Донни. Его губы тронула странная, отсутствующая полуулыбка. — Но скоро поймешь.
Сол стало очень жутко: так жутко, что во рту пересохло. Он облизнулся и напряженно спросил:
— Что именно я не понимаю, Дон?
— Что на границе со станцией «Омега» неприлично числить за собой одних турианцев, — хмыкнул Донни, надевая шлем. Шлем присоединился к воротнику с сухим щелчком.
«Чего?» — не сразу понял Сол, тоже одевая шлем. Двери транспортника открылись и штурмовики принялись прыгать вниз, включая репульсоры для смягчения посадки. Сол, как обычно, шел последним.
Уже внизу, на безжизненной серой земле, с которой так и норовила сравняться цветом его кожа, Сол вяло хохотнул.
Донни и правда смешно придумал.
А это был мой подарок для Alex D. Licht